Отголосок преступления Брейвика: вопросы без ответов

Ирина Магдыш, редактор журнала “Ї” — одного из лучших интеллектуальных журналов Украины, на своем блоге поставила простые, даже элементарные вопросы, ответы на которые не будут такими же элементарными. Касаются они того, что еще долго будет бередить души интеллектуалов всего мира, — недавней норвежской трагедии неподалеку от Осло, массового убийства молодежи, преступления Андерса Беринга Брейвика. Не знаю, задавала ли себе эти вопросы политкорректная элита нынешней Европы, или попыталась их избежать, но разве есть сила, способная укротить свободную мысль?

Тем более что ответы на эти вопросы жизненно важны для украинцев, которые в основной своей массе желают интеграции в Европу.

“На острове Утойя собрались молодые люди — члены молодежной ветви правящей партии Норвегии. То есть люди, которые осознанно уже избрали какую-то определенную жизненную позицию и претендуют на роли будущих лидеров в обществе или в небольших группах людей, — констатировала Ирина Магдыш. — Брейвик был один. Да, вооружен, да, внезапен, да, непредсказуем. Но его действия длились не секунду, за которую невозможно сориентироваться. Он догонял своих жертв, бегал по острову. Перезаряжал оружие. То есть были мгновения — и не одно, — когда он не стрелял. Почему никто из потенциальных лидеров не попытался его остановить? Чего не хватило? Отваги? Решительности? Оценки ситуации? Жертвенности? Ответственности? Желания спасти хоть несколько жизней? Если всего этого не нашлось, то по каким критериям подбираются лидеры?” (http://zaxid.net/blogs/showBlog.do?chomu_tak_povelisya_maybutni_lideri_na_ostrovi_utoyya&objectId=1232683)

Вот такие вот простые вопросы. Впрочем, последний из них, на мой взгляд, страдает той же политкорректностью, которая не позволяет называть вещи своими именами. Итак: “По каким критериям подбираются лидеры в странах развитой демократии и высокого уровня благосостояния? Не парализуют ли какие-то факторы современной европейской цивилизации способность людей к сопротивлению, к самопожертвованию во имя других? Собственно, есть ли вообще у европейцев наивысшие ценности, за которые они готовы отдать свои жизни, или единственной ценностью является именно эта индивидуальная жизнь?” — полагаю, без примесей чрезмерной толерантности и политкорректности эти вопросы могли бы звучать именно так.

Собственно, Ирина Магдыш дальше спрашивает почти то же, только в более мягкой, общей форме: “Или эти молодые люди не сопротивлялись, потому что они являются результатом жизни нескольких поколений в одной из самых богатых, социально гарантированных и стабильных стран?.. Не атрофировала ли цивилизация, наделив нас ценностями демократии, толерантности, гуманизма, черты характера, необходимые для выживания, защиты, сопротивления опасности?”

Сразу стоит уточнить: не все собравшиеся в лагере молодые активисты Рабочей партии убегали или оцепенели от ужаса; несколько из них погибло именно в попытке остановить убийцу. Таким образом, индивидуальную отвагу кое-кто из них продемонстрировал — но если учитывать присутствие на острове едва ли не шести сотен человек, то отважными оказались всего 1—2% будущих лидеров. И именно они погибли...

И еще одна нестандартная деталь, необходимая для понимания происходившего на острове Утойя. Общеизвестно, что полиция и спецслужбы оказались крайне неэффективными и полтора часа не могли добраться до острова, потому что не могли найти транспорт. А между тем лесбийская пара Хеге Дален и Торил Хансен, отдыхавшая неподалеку от острова, спасла от смерти около 40 участников лагеря. Услышав выстрелы и крики, женщины ринулись к пришвартованной рядом лодке и стали плавать к острову и обратно, подбирая тех, кто прыгал в холодную воду или пытался спрятаться за прибрежными камнями. Многие из них были ранены, залиты кровью и пребывали в шоковом состоянии. Лесбиянки за четыре рейса вывезли пострадавших столько, сколько смогли, но потом пули пробили борт их маленькой лодочки.

Можно подумать, что крепкие мужчины-полицейские целый час не могли найти хотя бы такую лодку...

Но главное не в этом. Главное все же — найти ответ (точнее, комплекс ответов) на поставленные выше вопросы.

А для этого, на мой взгляд, стоит обратить внимание еще на два чрезвычайно важных обстоятельства, которые в свою очередь также порождают вопросы.

Хорошо, несколько парней попытались обезвредить террориста и героически погибли. Но речь шла, напомню, о будущих лидерах, среди которых было немало людей старше 20 лет! Так почему же никто из них не проявил способность к коллективной организации отпора, к роли кризисных менеджеров, к элементарной сержантской или лейтенантской командной миссии? На острове были и лесок, и несколько сооружений, и горы камней, из-за которых удобно нападать внезапно, а в то, что никто не мог найти острые предметы или пруты, просто не верится. Не были способны найти, потому что оцепенели, потому что поднялась паника — это другое дело. Но опять же — в лагерь набирали активистов и будущих лидеров, а эти потенциальные лидеры оказались неспособными организовать даже побег, не только бой с преступником — бой, в результате которого погибло бы гораздо меньше молодежи...

Или, может, никто из них не проходил выучку в рядах скаутов? Или, возможно, сегодня скауты — это что-то наподобие официальных “тимуровцев” брежневских времен, которые были обучены только выполнять приказы начальства и рапортовать об этом?

Быть может, я ошибаюсь, но кажется, что молодежь, прошедшая классическую скаутскую выучку в первой половине ХХ века, вряд ли дала бы вот так себя перестрелять, словно куропаток (ведь, кроме 68 убитых, не следует забывать и о почти сотне раненых).

И еще одно, очень важное для психологической характеристики участников лагеря на острове Утойя. Как рассказал приглашенный туда молодой представитель Прогрессивно-демократической партии Ливана Басиль Аль Уд, почти все юноши и девушки на острове носили платки-куфии (у нас они называются “арафатками”). (http://rusrepublic.ru/index.php/component/content/article/1-latest-news/661-2011-07-30-18-29-34). Это вещи ничуть не менее знаково-символичные, чем в свое время униформа “коричневых батальонов” и ротфронтовское приветствие — сжатый кулак. Откуда это взялось в демократической стране — тяга к романтизации исламистского тоталитаризма, к солидарности с ним? И не подсознательная ли (и воистину виктимная!) криптототалитарная установка молодых левых активистов в ситуации, когда против них была применена грубая и безжалостная сила, заставила их склониться перед этой силой или беспомощно разбегаться во все стороны?

Я прекрасно понимаю, что последние вопросы шокируют апологетов современных модификаций левой идеологии, но хочу напомнить: в основе этой идеологии лежит уважение к человеку труда и защита его прав и интересов, а не преклонение перед паразитическими политическими группировками, надевающими модные и доходные наклейки “национально-освободительных движений”, имея целью не освобождение своих народов, а собственный тотальный контроль за ними. А будущих лидеров своего уровня “старшие дяди и тети” Рабочей партии Норвегии ориентировали на пиетет перед если не московским, то арабским тоталитаризмом...

Собственно, не ментальное ли столкновение принципиально несовместимых идеологий, вряд ли осознанное самой молодежью, но от того не менее реальное, могло стать (в конечном итоге, разумеется) главной причиной ступора и потери способности сориентироваться в чрезвычайной ситуации? Или все значительно проще, и виноваты во всем бесчисленные пособия по оптимальному поведению при угрозе теракта, которые требуют не оказывать сопротивления и исполнять все приказы преступников, а там, гляди, мудрое и всесильное государство обязательно о тебе позаботится?

Сергей ГРАБОВСКИЙ