Rambler's Top100
ДАЙДЖЕСТ

Лекция профессора Зубова: Тщета геополитики: вызов геополитики и ответ новой Европы

[15:58 14 апреля 2016 года ] [ Новая газета, 13 апреля 2016 ]

Не надо думать, что геополитика это просто чепуха. Геополитика — это прельщение, это соблазн.

I.

Для меня было довольно неожиданно, когда меня стали просить многие люди прочесть лекцию по геополитике. А произошло это по очень простой причине. Несколько раз и в книге “История России. XX век”, и в каких-то лекциях, и в постах фейсбука я говорил, что геополитика это лженаука. Для меня это было само собой разумеющимся, так же как ложность, скажем, расовой нацистской теории. Но неожиданно я встретил вал возражений и требований: “Объясните, почему это лженаука!”. И если бы возмущение звучало только со стороны людей непрофессиональных, еще было бы полбеды. Но целый ряд серьезных  ученых, в том числе и тех, которые работают на Западе, также с некоторой даже усмешкой говорили мне: “Ну-ну, мы с тобой поспорим. Это не лженаука”. И вот все это вместе взятое заставило меня заново продумать эту тему, которая для меня казалась совершенно очевидной.

Любая научная теория в конечном счете проверяется практикой. И практика современного мира очень полезна для понимания того, что такое геополитика как научная теория. Но начнем с родословной.

Геополитика, как и каждый из нас, имеет двух дедушек. Поскольку геополитика это идея, то и дедушка, естественно, это идеи. Эти два дедушки — европейский романтизм и гегельянская философия. Надо вам сказать, что гегельянская философия и романтизм, это не только не одно и то же, но даже во многом вещи противоположные.

Романтизм предлагает, в отличие от просвещения, идею нации как некой коллективной личности. Причем, нации, состоящей не только из ныне живущих людей, но нации в ее протяжении  от момента ее сложения, а он может быть как угодно далеко в прошлом. И те, кто жили и ушли в инобытие, и те, кто живут, и те, кто еще будут жить. Вот эта нация как протяженная в истории личность — это порождение романтизма, который как реакция на Великую Французскую революцию, появляется в Европе в конце XVIII — начале XIX века. А Великая Французская революция, в общем-то, кульминация и максимальное воплощение идеи просвещения. Романтизм возникает и как антитеза наполеоновским войнам — излету Революции. Именно тогда, зимой 1807-1808  года, национальный романтизм, выкристаллизовался в Германии, (вообще Германия — кузница идей), в знаменитых “Речах к немецкой нации” И.Г.Фихте. Четырнадцать речей произнесены Фихте, когда Первая Германская империя была раздавлена Наполеоном, — и немецкий народ был возрожден словом великого философа. Нация как коллективный субъект. Это первая идея.

Вторая идея гегелевская заключалась в том, что у истории есть цель. И эта цель: соединение Абсолютной идеи, которая существует до времени, с познанием ее и, соответственно, осуществлением ее в деятельности людей. Гегель взял все эти замечательные мысли из индийской философии, которая была весьма модной среди европейских интеллектуалов в начале XIX века. В сущности, это классический ведантистский разговор о тождестве атмана  и брахмана, но перенесенный на европейскую философскую почву: у  истории есть цель, в телеологии истории это цель — познание Абсолютного духа человеком, и, таким образом, сознательное соединение Духа и человека в одно. В этой гегелевской позиции был, конечно, богословский нонсенс: богословие предполагает, что Бог не познаваем, но Гегель этим не смущался. Он совсем не чувствовал себя связанным христианской догматикой, даже протестантской.

Следующий этап, если говорить о родителях —  о папе и маме геополитики — это национализм и неогегельянство.

В отличие от национального романтизма, национализм вскормлен неодарвинизмом. Дело в том, что Дарвин предложил теорию происхождения видов, он говорил о животных, о растениях, говорил об эволюции, о борьбе за существование в мире животных и растений, и о том, что постепенно побеждают сильнейшие, так происходит прогресс. Больших оснований сомневаться в теории дарвинизма нет. Хотя мир гораздо более сложен. Позднее появилась идея генетической мутации и прочее. Но социальный дарвинизм отличается от идей Дарвина тем, что он переносит на человеческое общество то, что свойственно животным и растениям, свойственно природе — человек тоже животное, и он так же борется за свое существование: слабейшие погибают, а сильнейшие выживают. Об этом можно говорить на примере отдельных особей, но тем и интересен национализм, что он это распространяет на нации, на те самые коллективные личности, которые выработал романтизм. Оказывается, нация это не просто некое протяженное культурное явление,  которое бесконечно богато формами и которое в очень большой степени влияет на человека — представителя той или иной нации. Нет, нации это ещё и даже в первую очередь —  активные субъекты, которые борются друг с другом за место под солнцем, подобно отдельным людям. Вот это и есть национализм.

Когда говорят о национализме, мы никогда не должны забывать, что такое национализм.

Национализм это именно представление о нации как о субъекте, находящемся среди других субъектов, который может или погибнуть в борьбе за существование, или деградировать, а может победить и расцвести.

Все, понятно, хотят победить и расцвести, никто не хочет деградировать.

С национализмом сопряжена идея того, что каждый народ, каждая нация, больше своих отдельных представителей, что люди есть лишь объекты нации, что коллективное больше суммы индивидуальностей. И при том, каждое коллективное борется с другим коллективным. Теория Николая Яковлевича Данилевского — классический пример такого национализма в России. При этом особенность социального дарвинизма в том, что человек ничем не отличается от животного: животное борется за существование, человек борется за существование; животное ради выживания не пренебрегает ничем, человек ради выживания не пренебрегает ничем. В этом постулате национализм, да и не только национализм, являясь ребенком XIX века, исходит из теории обезбоженного мира, мира без души, в котором существенна только плоть.

Дело в том, что от века было известно, и весь мир человеческий на этом построен, все право, все человеческие отношения, что в отличие от животных, у которых есть одна воля — физическая воля, естественная воля,  θέληση φυσική, как говорили средневековые греческие богословы, желание естественное, у человека две воли, или два желания: это естественное желание и свободное, волевое, умное желание, которое греческое богословие именовало как θέληση γνώμη, гномическое желание, желание, связанное со свободной волей. “Гноми” — слово того же самого корня, что “гнозис” — познание. То есть то, что связано с познанием, связано с волевым устремлением. Почему я говорю, что весь мир на этом построен? Что такое право? Право это регулирование гномических форм естественной воли. По своему естеству человеку свойственно, скажем, хотеть есть. Он ради своей жизни хочет есть. Но если человек начнет ради этого красть, то он попадет под суд, потому что его естественное желание есть нормально, но оно должно регулироваться его гномической волей. Хочешь есть — работай. Зарабатывай на жизнь, и тогда будешь есть. Человеку естественно в определенном возрасте стремиться к каким-то половым отношениям с особами противоположного пола. Но если ты будешь против воли этой особы ее домогаться, ты пойдешь под суд, потому что это называется насилие. Естественная твоя воля просит соединения, а гномическая воля говорит: нет, это невозможно.

Так вот, национализм фактически отрицает гномическую волю. Он говорит, что коллективные субъекты подчинены законам животного мира — естественным законам, законам борьбы за существование. И все разумное — то, как лучше бороться за существование.

Не как законней устроить свою жизнь, а как лучше, как умелей распространять себя.

 

Ну и, наконец, с этим связано поведение второго родителя геополитики- неогегельянства. Неогегельянство, или так называемое левое гегельянство, в первую очередь, связано с именем Огюста Конта, ученика Гегеля, который отвергает, как он сам говорил “его религиозные бредни” о Высшем Духе, о самопознании Духа, которое осуществляет человек — познающий субъект Духа. Все это Контом отвергается: никакого Духа нет, никакого Бога нет! Должна быть земная религия, религия великих людей. А знаменитую гегелевскую триаду: магия — религия — самопознание в Духе, он заменяет на элементарную, всем нам известную марксистскую триаду (Маркс тоже был неогегельянец левый, примерно такой же, как Конт, только еще более авантюристичный): магия — религия — наука. Вот, наука — это познанный мир. Да, это познание, но это не познание Духа, потому что Духа нет, а познание мира. Весь мир живет по законам, и человек живет по законам. Человек так же подвластен естественным законам мира, как и все остальное: яблоня, которая цветет в свое время, птицы, которые летят на юг в определенное время и возвращаются обратно в определенное время, амебы, которые из темной части банки плывут в освещенную часть банки. Человек так же подчинен законам, надо эти законы просто узнать. Мир познаваем. Познаваемость Огюст Конт взял у Гегеля, но перенес ее от Духа к миру. Вот как возникает подоснова для геополитики. 

II.

Человеком, который создает геополитику, правда ещё не называя ее этим именем, является немецкий ученый Фридрих Ратцель. Фридрих Ратцель в конце XIX века пишет книгу “Антропогеография”. Антропогеография и станет вскоре именоваться геополитикой.  В 1901 году, за три года до смерти, Ратцель пишет знаменитую статью под названием “Lebensraum” — жизненное пространство. Он доказывает, следуя всем параметрам выдуманной им Антропогеографии, что нация это не высшая форма коллективного человеческого субъекта, как полагал Фихте, как думали романтики. Высшая форма коллективного человеческого субъекта — это государство. И борьбу ведут не нации, а государства. А нация — это, если угодно, душа государства. Но государство это ее оформляющий дух. А земля (Ратцель же географ) это плоть государства. То есть, государство — это личность. Не нация это личность, а государство это личность. А нация — элемент личности. Точно также государства борются друг с другом за свое существование. Есть высшие и низшие народы. Высшие народы более развиты, низшие — менее развиты. Соответственно, есть государства высших народов, скажем, Германия немцев, и государства менее развитых народов — Россия русских (Данилевский, понятно, утверждал обратное). Есть и совсем неразвитые народы, своих государств не создавшие, обреченные быть частью европейских империй — готтентоты, казахи, ашанти, ирокезы и т.п.. И высшие народы должны управлять низшими народами, и каждое государство стремится создать для своего тела, то есть, географически, максимально приемлемую форму. Он говорит о том, что тело государства строится на двух принципах. На естестве границы и естестве области. Естество границы — это внешнее обрамление государства. Оно должно быть достаточно большим, чтобы все представители этой нации жили в довольстве. Оно должно быть безопасным, то есть граница должна проходить безопасным, географически обусловленным образом. И должно включать в себя территории Naturgebiete, внутреннюю область, которая обеспечивала бы народу, населению, максимальное благополучие.

 

Индивид, человек, это не субъект государства, а объект государства. Вот формула Ратцеля. А субъектами являются сами государства.

 

Все это звучит, на первый взгляд, даже красиво. Но с точки зрения теории познания, той самой гносеологии, в этих рассуждениях — заведомая ошибка. Потому что субъект должен обладать собственным Эго. Ведь субъект предполагает воление. Где Эго государства? В чем Эго государства? Ну, конечно, в личностях, его составляющих, в людях. Где личность государства и народа минус личности людей? Нет такой личности. Каждый человек — личность, безусловно. А почему государство — особая личность? Государство — это сумма волений людей, являющихся гражданами этого государства. Да, государство и нация могут  быть исторически обусловлены волениями уже умерших людей. Мы же получаем формы жизни не с неба, мы получаем их от предков. Но все равно это воления отдельных людей. Поэтому романтическая и почти приемлемая идея народа как личности, в поэтическом, шиллеровском, шатобриановском смысле, так можно, наверное, сказать: “Родина — мать” и так далее, когда идея эта становится элементом научного познания, а неогегельянство это научное познание (это теория Конта, что высший этап развития — это познание научное), она тут же обессмысливается. Никакая наука личность ни в государстве, ни в народе, помимо составляющих его субъектов —  людей, выявить не может.

Забегая чуть-чуть вперед, скажу, что одухотворявшиеся геополитикой политики XX века, одухотворявшиеся этой идеей народы никогда не довольствовались коллективной абстрактной аморфной личностью государства, они объявляли личностью государства и народа личность вождя. Категория вождя, фюрера, Leiter’a или как русские фашисты и младороссы говорили — “главы”, эта категория все равно личности, человеческой личности. И такой крупнейший попутчик нацизма, и придворный нацистский юрист №1, как Карл Шмитт, умнейший человек, но служивший дьяволу, он прямо говорил, что “коллективная воля государства себя являет волей фюрера”. Муссолини скажет, вернее, это скажет Джентиле, а Муссолини это подхватит, итальянские фашисты скажут: “Человек — ничто, государство — все”. Забывая элементарный арифметический факт: сумма нулей не дает единицу, сумма нулей дает ноль всегда. Но это немного позже. Просто мы должны помнить, что все эти вещи имеют свое происхождение, свою природу.

Конец XIX — начало XX века было вообще временем нелегким, когда духовное начало в человеке предавалось забвению повсюду. Все, что было связано с религией, а уж, тем более с церковью, считалось делом позавчерашнего дня. И на место религии становилась наука, которая все должна была посчитать. Но, поскольку человеческий свободный дух посчитать невозможно, человека сводили к категориям “естественности”, категориям животного царства. Это то, что в истории науки получило характерное название “редукционизма”, когда более сложные формы редуцируются до более простых и, таким образом, как бы объясняются. Объясняются плохо, потому что сложное, по определению, более сложно, и простое не охватывает его целиком.

Наиболее талантливым последователем Ратцеля являлся Рудольф Челлéн, известный географ, который возглавлял кафедру политической географии Упсальского университета. Хотя геополитика как наука появляется у Ратцеля,  впервые это слово произнесено как раз Рудольфом Челленом в его статье, опубликованной в газете “Гётеборгс Афтонблад” в марте 1901 г. Швед, человек, симпатизировавший Германии очень, мечтавший о нордическом единстве, бывший моральным союзником Германии в Первой мировой войне, но при том верный гражданин совей страны, подданный шведского короля. Не забудем, что в начале ХХ века Германия находилась в состоянии полной эйфории. В течение одного поколения она объединилась при Бисмарке, разгромила Францию, своего извечного врага, который во времена Фихте завоевывал Германию, а теперь она его разгромила, унизила и присоединила Эльзас и Лотарингию. Германия — мощнейшая страна мира, обгоняющая старую “сверхдержаву” XIX столетия — Англию. Германия растет, поэтому для нее идея жизненного пространства совершенно естественна с точки зрения социального дарвинизма. И уже Ратцель указывает на Восток: жизненное пространство на Востоке — Lebensraum im Osten. На Западе все заполнено, там народы плотно заселили землю, там можно говорить лишь о некоем объединении одноплеменных народов, не более того. Для Германии все это очень актуально. А для Швеции все ровно наоборот. Швеция свое величие уже имела в прошлом. Когда-то она владела всей Скандинавией и всеми берегами Балтийского моря. Все закончилось. Швеция потеряла в 1905 году Норвегию, после этого осталось то, что есть и сейчас. На глазах у Челлена произошло отпадение Норвегии, для шведов очень болезненное. И упсальскому профессору политической географии надо было как-то все это объяснить.

 

Вообще, должен вам заметить, что геополитика это профессия, которая пытается наукообразно обосновать политические притязания. Вот в этом ее смысл. Обычным политическим притязаниям или политическим состояниям, она дает  наукообразный фундамент, не более того.

 

И вот, живя в Швеции, все растерявшей: и Финляндию, и южный берег Балтийского моря, и Норвегию, Челлен формулирует учение о двух видах наций. О нации, которая растет, и нации, которая не растет. Нация, которая растет, должна обязательно завоевывать. А нация, которая не растет, должна обживать то, что у нее есть, и не потерять то, что осталось. Это совершенно новая точка зрения. Мирная геополитика. Но эта мирная геополитика, это только такой штрих, имеющий отношение к Швеции. Потому что действительно маленькое население, особенно тогда, большая территория, надо ее обживать. Потеряла все Швеция, потому что она росла, не сообразуясь со своим населением. А Германия растет правильно.

Что же касается войны в принципе, то Челлен ее поддерживает полностью. Его книга, которая очень характерно названа, она есть в русском переводе, “Государство как форма жизни”. В этой книге он пишет: “Война служит экспериментальным полем как для геополитики, так и для всей политики в целом. Генеральные штабы должны более подходить на учреждения науки, по крайней мере, такой ее отрасли, как государствоведение” (с.113). То есть, геополитика — это, в общем, война. Даже то, что он говорит о Швеции, это ведь тоже война, только наоборот: надо не отдать то, что уже есть, а это освоить и, естественно, защитить военными средствами. “Геополитика учит нас, — продолжает Челлен, — что современное государство подчинено действию закона географической индивидуализации, чей идеал — естественная земля в качестве тела государства” (с.196). Слово “закон” он употребляет не в публицистическом, а в абсолютно строгом смысле слова. То есть, тело государства это земля, и политика подчинена этому. Не политики управляют страной ради каких-то целей, плохих или хороших, а сама земля диктует человеку-политику, как ему надо управлять. Если он эту диктовку слышит и воспринимает, то  тогда все происходит успешно. Если не слышит и не воспринимает, тогда все происходит, в конечном счете, плохо. Челлен развивает идеи Ратцеля в том смысле, что человек — лишь объект, а не мастер, не субъект: “Индивид — это не мастер, а инструмент. Нация, а не индивид является подлинным героем истории” (с.185). Вот — позиция Челлена.

Как специалист в области географии, он говорит об оптимальных границах. Например, идеально, с его точки зрения, островное государство, потому что оно наименее уязвимо. Вот, Великобритания или Соединенные Штаты, которые фактически являются островным государством, или Япония. Это идеальная форма. Если у государства есть сухопутные границы, они должны быть как можно менее проницаемы, чтобы государство могло их легко защищать. Лучше всего — горы или непроходимые пустыни. Он даже говорит о таких деталях, как  крутизна склонов  гор. Например, Рудные горы, Судеты, которые, как вы помните, сейчас лежат между Чехией и Германией, а тогда они лежали между Австро-Венгрией и Германией. И он говорит, что Судеты, как граница, выгоднее Австрии, чем Германии, потому что Австрию склон защищает лучше, он более крутой, чем Германию, у который пологий противоположный склон. То есть, это учение о границе. Он говорит о том, что ради экономического процветания каждая нация должна стремиться иметь главную реку от истока до устья. Это, конечно, камень в огород Голландии. Потом последователь  Челлена, немецкий геополитик Карл Хаусхофер, будет  называть голландцев не иначе как “низовые немцы”, так как они живут в низовьях Рейна. Внутренние реки в Германии это Рейн и Эльба, а в Австрии это Дунай. Книга “Государство как форма жизни” написана Челленом в 1916 году. Только что свершившееся завоевание австрийской армией Сербии и Румынии естественно для Австрии — Naturgebiete этих стран должен быть включен в австрийскую речную систему. Как всё просто!

III.

Есть еще один момент, который есть у Ратцеля, но у Челлена, как представителя нейтрального государства он звучит особенно парадоксально: все со всеми воюют, естественное состояние наций и государств это состояние войны или состояние конфронтации, потому что каждый борется со своими соседями за жизненное пространство. У каждого что-то недостаточно округлено, или кто-то отхватил больше, чем может использовать. Соответственно, это надо защищать. Не отдавать же! К человеку отношение пренебрежительное. “Любое государство значительно болезненнее переживает потерю территории, — пишет Челлен, — чем эмиграцию населения”. Уезжают, пусть уедут миллионы людей, главное, чтобы границы не изменились в худшую сторону. Война. Мир в состоянии войны. Так же, как Дарвин говорил о том, что животные сражаются за территорию охоты, за территорию выпаса, также и люди сражаются. Это — классическая редукция.

Он был уверен, что Германия делает правое дело, и на Востоке ее ждут огромные территории, но ему дано было увидеть, что все это закончилось очень печально, и в 1922 году он умер, увидев конец германской ост-политик.

Надо сказать, что Челлен разрабатывает не только геополитику, но и этнополитику. Этнополитика очень интересна! Она для некоторых наших националистов будет неожиданной. Челлен разбирает, что такое нация. Ведь нация — это душа государства. Подчеркиваю: государство — это Дух, это Разум, народ, этнос — это Душа, а земля — это Тело. Вот он так все это видит.

Челлен убедился, что восточная политика Германии абсолютно провалилась. Но наука не оказалась бесплодной. После Челлена его знамя подхватывают два человека. В Германии это Карл Хаусхофер(1869 — 1946), а в Англии это Хэлфорд Джон Маккиндер (1861 — 1947). Причем, Маккиндер отталкивается, по всей видимости, непосредственно от Ратцеля. С Челленом они работают одновременно.

Но обратимся сначала к Хаусхоферу. Он военный, он никакой не профессионал,  не ученый в отличие от Челлена или Маккиндера — профессора политической географии Оксфорда. Он — военный дипломат, занимался переговорами с японцами в 1908 году. Воевал всю войну, после войны, естественно, как и все немцы-националисты, сильно пристукнутый Веймарским синдромом, Карл Хаусхофер выдвигает совершенно фантастическую теорию, подчеркивая, что он ученик Ратцеля и очень почитает Челлена. Он выходит за пределы нации. Нация его уже не интересует. Его интересует доминирование того или иного народа в мире или, по крайней мере, в части мира. Не забудем, что после войны распался союз Центральных Держав. От Австро-Венгрии ничего не осталось, не говоря уже об Османской империи. Во-вторых, сама Германия потеряла большие куски своей территории на западе и востоке и потеряла все свои колонии. И вот Карл Хаусхофер с этим смириться не может. И он выдвигает теорию “панрегионов”. Панрегионы — это регионы, которые делят на сегменты всю землю — и северное, и южное ее полушария. Один регион располагается в двух полушариях. Причем, в северном полушарии это метрополия, а в южном это колонии, сырьевой придаток.

Какие же это панрегионы? Поначалу он достаточно миролюбив — Германия потерпела поражение — и он говорит, что:

Америка — это один панрегион, причем все Соединенные Штаты это его центр, а Южная Америка, Латинская Америка это его сырьевой придаток. Он готов даже Англию отдать Америке.

Второй панрегион — это Европа. Там уж понятно, кто должен быть хозяином.

Ни один, кстати, геополитик не говорит, что хозяином должен быть кто-то другой, не его страна, не его народ! Я не знаю ни одного немецкого геополитика, который бы говорил, что хозяином должны быть русские, или ни одного английского, который говорит, что хозяином должны быть немцы. Все себя считают хозяевами и научно это обосновывают.

Это, кстати говоря, признак того, что геополитика — псевдонаука. То есть, наука служит обоснованием амбиций, а не амбиции смиряются холодным научным знанием.

 

Панрегион Европы распространяется на Ближний Восток, на Россию и на Африку. Это все должно подчиняться Германии.

А третий панрегион — это Япония, и, соответственно, все, что вокруг нее, включая русскую Сибирь.

Вот так поначалу — три великих панрегиона.

Потом, когда после Рапалло началось сближение Веймарской, а потом нацистской Германии с Советским Союзом, он решил и для России выделить кусок. Сделал четвертый панрегион. Из-за этого Хаусхофера жутко любят наши геополитики. Он выделяет четвертый панрегион. Это Россия и ее “подбрюшье” — Индия и Персия.

Надо сказать, что Карл Хаусхофер человек, очень сильно себя замаравший политически. Он очень рано сближается с национал-социалистами, еще в 1920-21 годах. Его учеником является Рудольф Гесс. Гесс сделает Хаусхофера профессором Мюнхенского университета в 1933 году, когда нацисты придут к власти, а сам Гесс станет министром. А в 1920 Хаусхофер — просто преподаватель Мюнхенского университета, и у него учится Гесс. Гесс его знакомит с Гитлером. Когда проваливается “Пивной путч” 9 ноября 1923 года, книжки в тюрьму Гитлеру и Гессу носит Хаусхофер. Сочинение Гитлера “Mine Kampf” во многом написано под влиянием Хаусхофера. Но Хаусхофер очень недоволен своим новым учеником. Дело в том, что в “Mine Kampf” Гитлер отказывается от притязаний на колонии. Он говорит, что вообще вся эта колониальная система нам не нужна. Она отвлекает германскую нацию, она нужна евреям, торговцам, тем, кто делает нечестный капитал. Честный капитал делает bauer, крестьянин, тот, кто работает на земле, рабочий, который работает на заводе. Поэтому “нам надо, — он говорит, — замириться с Западом”, естественно, вернув земли, которые потеряла Германия после Первой мировой войны, и осваивать Восток. Вот это “Drang nach Osten” опять получает обоснование — “То, — пишет Гитлер в “Mein Kampf”, — что 600 лет назад прекратили делать немцы, переориентировав свою политику на Запад и Юг, было ошибкой. Мы должны вновь ее обратить на Восток”. И завоевание России в “Mein Kampf” формулируется абсолютно недвусмысленно, с предельной ясностью. Это очень не нравится Хаусхоферу. Хаусхофер колониалист, ему нравятся колонии. Ему хочется иметь Германскую империю. Он говорит: “Я не захочу снова получить Циндао (это бывшая немецкая колония на полуострове Шаньдун в Китае), потому что Япония имеет на нее право. Но — наш Камерун, наше Того, наша Восточная и Юго-Западная  Африка — все это должно быть наше”. И то, что Гитлер в “Mine Kampf” отказывается от этого, ему очень не нравится. Он считает, что Гитлер плохой ученик, недоучка. “Он ничего не понимает”, — говорит он строго о Гитлере. Но он продолжает их учить, им объяснять. И в итоге, Гитлер, вы знаете, изменил свою позицию. Когда он приходит к власти, требование колоний постоянно звучит.

Интересно движение Хаусхофера как ученого. Он следует в своей “мощнейшей” теории за каждым изгибом фюреровской политики. Когда в 1939 году подписывается пакт “Молотова — Риббентропа”, он выдвигает теорию единства евразийского пространства против внешнего панрегиона Америки и Англии. Он говорит, что союз России, Германии и Японии, совершенно естественная вещь. Как-то он туда приклеивает Италию совсем уж невразумительным образом.  Но поскольку она является членом антикоминтерновского пакта, нельзя было ее забыть. И когда смотришь его последнюю работу, она опубликована по-русски, — “Континентальный блок центральной Европы, Евразии и Японии”, то видишь, что России уделяется в ней очень большое место, а Сталин всячески расхваливается. Это работа 1940 начала 1941 года. Он потом был недоволен, что Гитлер начал войну с Россией, он считал, что это — ошибка, гибельная ошибка.

С Хаусхофером произошли печальные вещи. Его любимый сын Альбрехт стал одним из соратников графа фон Штауффенберга, и после 20 июля 1944 года был казнен. Сам Хаусхофер последние восемь месяцев Третьего Рейха провел в Дахау. Хаусхофер уже убедился к 1944 году, как все-таки человек культурный и умный, что Гитлер действительно плохой ученик, что его “геополитические ошибки” привели Германию к гибели. Главной ошибкой Гитлера он считал нападение на Россию. Союз со Сталиным, полагал Хаусхофер, Гитлеру надо было всячески укреплять, создавать континентальный блок. Поэтому, когда пришли союзники, и он оказался в западной зоне оккупации, 13 марта 1946 года, он совершает харакири (он очень любил японцев и хорошо знал их обычаи еще со времени своей военно-дипломатической миссии в Японию в 1908 г.). Жена его принимает смертельную дозу яда, а он вспарывает себе живот. Вот так заканчивает свою жизнь 78-летний профессор геополитики. Я думаю, что, хотя человека всегда жалко, в этом есть символ этой нетерпимой, шовинистической и абсолютно ложной по своим посылкам немецкой геополитики от Ратцеля до Хаусхофера. 

IV.

Иначе складывается английская геополитика. Ее признанным главным идеологом является профессор Халфорд Джон Маккиндер. Профессор Маккиндер в конце XIX начале XX века был настоящим певцом Британской империи. Он ее бесконечно любил. Он видел, как она росла. Не забудем, что к Империи только что присоединены Оранжевая Республика и Трансвааль. То есть, империя растет, становится все более могущественной, и в 1904 году он пишет свою первую солидную работу — “The Geographical Pivot of History”, в которой вводит основные понятия своей науки. Он говорит о географической оси мира. Географическая ось как основание истории. И в этой книге он говорит, что мир распадается на три зоны. Позднее он использует слово “heartland”, но пока он говорит об этой Оси. Но термин “heartland”  принадлежит ему. Именно то же самое он будет называть потом хартлэндом — сердцевина мира, центральная область.

В 1904 году heartland — это, в основном, Российская империя и то, что вокруг нее. Это страна очень опасная, пишет Маккиндер, потому что она практически не может быть подчинена силами морских государств. Вообще море и суша всегда воюют друг с другом, пишет Маккиндер. Конечно, заметим в скобках, в истории можно найти такие примеры, но можно найти и массу примеров, когда суша воюет с сушей, а море воюет с морем. Это надуманная вещь, но красивая. Понятно, что Великобритания — это “море”, Соединенные Штаты — это “море”. Он строит модель так: heartland — это Российская империя и чуть-чуть для приличия вокруг нее. Дальше “вокруг” хартлэнда  —  “внутренний полумесяц” —  континентальная Европа,  передний Восток, Африка к северу от Сахары. Естественно, Индия, Индокитай и Китай. Туда он  включает русский Дальний Восток. А потом — “внешний полумесяц” —  Америка Северная и Южная,  Африка к югу от Сахары, Великобритания, Австралия, Новая Зеландия, Океания и Япония. Вот, собственно говоря, настоящая война (опять же, обратим внимание, война, соперничество!) идет между внешним полумесяцем и хартлэндом. А внутренний полумесяц это поле боя. И он доказывает на примерах истории, начиная с великого переселения народов, или даже раньше, что heartland постоянно пытается завоевать этот внешний полумесяц. А внешний полумесяц то завоевывается, то освобождается. В качестве экспансионистов Хартлэнда выступают и гунны, и монголы, и турки (тюрки Алтая), и русские. В 1904 году смысл всей этой чуднóй модели, заключается в том, что этот внутренний полумесяц должна контролировать одна сильная морская держава с помощью тех сухопутных сил, которые дает ей этот внутренний полумесяц. Догадайтесь, какая держава? Конечно, Британская империя. Это 1904 год. Именно Маккиндеру принадлежит термин “superpower” (сверхдержава), это не Советский Союз, которого тогда еще не было, и не Российская империя, и не Соединенные Штаты, которые тогда только росли. Это — Британская империя. “The British Empire is the only superpower”. То, что только что сказал президент Обама о Соединенных Штатах, то за 110 лет до него сказал профессор Маккиндер о Британской империи. При этом он говорит, что ситуация сейчас ухудшается, потому что наши флоты — английский, американский — не в состоянии достичь Хартлэнда и принудить его к подчинению.

В Америке у Маккиндера  был единомышленник — адмирал Альфред Мэхэм (1840-1914), который, тоже продвигал эту флота как защитника от хартлэнда. Мы никак не сможем воздействовать на этот хартлэнд, он для нас не доступен, сокрушался весьма почитаемый в Америке отставной адмирал.

Есть еще один элемент геополитики, предложенный Ратцелем. Это — автаркия. Настоящее государство как личность должно быть самодостаточно. “Так же как любой крупный капитал стремится к росту, — пишет Рудольф Челлен, — любое крупное государство стремится к росту”. Хартлэнд Маккиндера — самодостаточный. Там огромное количество ресурсов, там плодороднейшая земля, русские черноземы, он может жить без нас и постоянно нападать на нас. А мы его достичь не можем. Да, пытались в Крымскую войну,  но чего мы достигли? Мы все объединились — Франция, Англия, Турция — и чего мы достигли? Ничего. Ну, постреляли в Крыму, постреляли в Петропавловск-Камчатский, Соловки, Кронштадт. Ну и что? Россия при царе Николае I была слаба, но мы ничего не смогли сделать. Вот он, Хартлэнд, какой! Никак до него не дотянешься. Поэтому он очень опасен. Сейчас, пишет Маккиндер в 1904 году, там строятся железные дороги, которые позволяют отсталому Хартлэнду легко перебрасывать войска к своим границам, и все наши завоевания в Индии, на Переднем Востоке, да и страны Европы, — всё ставится под удар. Вот такова его первая работа.

Но жизнь меняется. В 1907 году подписан пакт Антанты. Россия, Англия и Франция вступают в Первую мировую войну. Маккиндер все это видит, переживает и начинает любить Россию. Сердцу не прикажешь! Его любовь доходит до такой силы, что в 1919 году, когда в России идет гражданская война, именно его, к огромной его радости Британское правительство назначает Верховным комиссаром Великобритании при Вооруженных Силах Юга России, т.е. при генерале Деникине. Именно тогда, в 1919 году он публикует свою вторую книгу “Демократические идеалы и реальность”. Его старая модель остается в силе. Но в Хартлэнде идет бой за весь мир, потому что тот, кто владеет хартлэндом, владеет внутренним полумесяцем. А тот, кто владеет внутренним полумесяцем, владеет всем миром. Это — классическая схема Маккиндера. Почему он так выдумал, не знаю. Но так он красиво сказал, и русским геополитикам это нравится. Если Маккиндер еще и не был бы англичанином, его бы на руках носили.

Но вернемся в 1919 год. В России идет великая война между деспотией и демократией. Между большевиками и белыми. И надо всячески поддержать белых, и тогда Хартлэнд будет частью демократического мира, и демократия установится всюду, а иначе мы стоим перед лицом новых великих потрясений. Как вы знаете, белые, к сожалению, проиграли, и Маккиндер принимает активнейшее участие в Версальской конференции. В отличие от Хаусхофера, он все-таки профессор победившей страны. И именно он является одним из тех, кто обосновал идею создания пояса государств между советской Россией (в хартлэнде явно победила диктатура) и Германией. Потому что Германия, которая еще вчера была диктатурой, и Россия, если они объединятся — тогда для внешнего полумесяца будет совсем плохо! Он вводит даже новое понятие “стратегический хартлэнд”. Есть великий хартлэнд — Россия. Центральная же Европа — бывшая Австро-Венгрия и Германия — это “стратегический хартлэнд”. Вот они должны быть разделены группой слабых государств, которые полностью союзны великим государствам внешнего полумесяца. Так, собственно, и складывается эта картина. Он противник Советского Союза, он остается сторонником России, но не советской. Для него демократия имеет огромное значение. И он теперь учит, что между морем и сушей, между хартлэндом и полумесяцем, может быть или война или сотрудничество. Мы не можем, говорит он, измениться, мы диктатурами не станем. Он уже вводит эту категорию воли, потому что понятно, что диктатура и демократия, это уже не категории естества земли, а категория человеческой воли. В отличие от немецких геополитиков и Челлена, он вводит свободный волевой принцип. Это вообще особенность англосаксов.

И, наконец, в 1943 году, на пике союза Антигитлеровской коалиции, Маккиндер пишет свою последнюю большую работу “Целостный мiр и достижение мира” (“Round world and a achievement of peace”). Он говорит о том, каким должен быть мир после войны. А 1943 год позволял надеяться,  на Западе многие в это верили, что Сталин пойдет путем либерализации. Он пишет, что если произойдет внутреннее перерождение большевизма, даже не в полную демократию, а в страну с элементами демократии, тогда постепенно восстановится целостность мира, и войны надолго уйдут. Но если, победив Германию (а в 1943 году он, безусловно, верит, что Германия будет побеждена), Сталин утвердит свою власть, да еще и не только над своей страной, но и над “стратегическим хартлэндом”, Центральной Европой, то тогда Маккиндер предсказывает двуполярный мир, и тяжелое противостояние, которое чревато новой войной. В 1947 году Маккиндер умирает, а его предсказания во многом осуществляются. 

V.

Вот это классическая геополитика. Я не говорю о некоторых других ученых, которые в разных странах продолжали эту традицию. Хочу только сказать, что целый ряд людей, наоборот, выступали решительно против геополитики, считали геополитику и тогда, и позже абсолютно надуманной. Это — крупнейший французский ученый Ив Лакост, издатель журнала “Геродот”, утверждавший, что геополитика — это фантом, чепуха.

Русский ученый Сергей Васильевич Утехин, который стал человеком второй эмиграции, во время войны, был угнан в Германию и там остался, потом закончил Кильский университет, потом переехал в Соединенные Штаты, преподавал в Лондоне, в Лондонской школе экономики и политики. Он тоже считал геополитику лженаукой и не поленился об этом написать.

Надо сказать, что и Маккиндер к концу жизни склонялся к тому, что геополитика в чистом виде уже не действует по той простой причине, что появились новые средства ведения войны. Хартлэнд больше не является недостижимым. Появилась стратегическая авиация, которая может бомбить всюду, где угодно. Появления стратегической авиации с конца 30-х годов заставило английских геополитиков идти к теории целостного мира. Маккиндер успел написать книгу о целостном мире. Через несколько лет (еще Маккиндер успел увидеть) появилось ядерное оружие. А потом появились средства доставки. И уж какой теперь хартлэнд? Какие полумесяцы? Очевидно, что весь мир достижим от Антарктиды до Арктики, и нажатие кнопки может поразить любую цель повсюду. То есть понятие геополитических регионов потеряло всякий смысл. Челлен и Ратцель исходили из того, что флот, пусть и паровой, в Арктику не войдет, потому что там лед. К России с других сторон не подплывешь. Да и почти немыслимо поставить под контроль столь огромный кусок труднодостижимой суши. А теперь все это неважно. Все можно уничтожить с воздуха. Новые средства ведения войны привели к тому, что можно многократно уничтожить мир с помощью ядерного оружия. И все разговоры об ограниченных целях тоже потеряли свой смысл.

Но, пожалуй, самый главный аргумент, что геополитика это полная чепуха, этот аргумент — жизнь.

Как бы ни объяснять мир, очевидно, что послевоенная Европа дала ярчайший в истории пример нового типа сложения надгосударственных отношений. Это не господство, не imperium, это сотрудничество. Взаимовыгодное содружество — commonwealth. Пережив ужасы войны, зная все неуспехи, все недостатки системы установления мира после Первой мировой войны, Европа пошла по совершенно другому пути — созданию единого надгосударственного образования. Это был долгий процесс, с целью не допустить   новой войны, не допустить передела границ, хорошие они или плохие. Не допустить соперничества государств друг с другом как, если угодно, естественных животных субъектов. И они добились успеха.

В 1925 году в Локарно был провозглашен принцип незыблемости границ. Люди, которые его провозгласили, получили свои Нобелевские премии, но все это очень быстро рухнуло — через 12 лет. А теперь этот принцип действует в Европе с 1945 г., постепенно все более укрепляясь и расширяясь. То есть, современная Европа показала пример невиданного изменения сознания. Физическая воля осталась у европейцев той же, как у всех людей — жажда обладания, жажда расширения, националистические чувства. Они остались. Они кое-кем движут. Социологические опросы показывают, что такие люди есть, и где-то 1/8, 1/10 населения думает так. Но большинство под влиянием своей высшей воли изменило отношение к реальности. Поэтому Европа нынешнюю Франко-Германскую границу по Рейну, веками заливавшуюся кровью, теперь просто не видет. Поезда, машины пересекают ее без остановки.

Да, сейчас мигранты, сейчас проблемы. Но это все временные вещи, вызванные внешними причинами. О них можно много говорить. Они не так просты, безусловно. Но, тем не менее, эти внешние вещи не меняют сути. Люди перестали соперничать на уровне государств, государства перестали соперничать как личности. Это исчезло. Государства как форма существования людей остались. Французы устроили себя не так, как немцы. Шведы — не так, как итальянцы. Но государства как личности, которые соперничают и борются друг с другом, этого больше нет.

И вот это нам здесь, в России, очень важно понять: что геополитика — это прельщение XIX века, которое привело, совершенно очевидно, к двум мировым войнам. Две мировые войны теоретически были обоснованы как раз учеными-геополитиками. Ратцелем вначале, Хаусхофером позже. Английская геополитика, намного более мирная и намного более человечная (Маккиндер) — тоже, в общем, дань своего времени, она исходила из технических возможностей вооруженных сил. Но все это осталось в прошлом. Если сейчас кто-то говорит в Германии о “душе народа”, ему перестают подавать руку. Хотя когда-то, в романтическое время, это было неплохо. Если кто-то говорит, что жизненное пространство германской нации не совпадает с ее нынешними границами, он рискует попасть на три года в тюрьму. То есть, государство теперь не является умом нации, а государство в лице своего народа стоит на страже мира и того, чтобы опять эти безумные, лженаучные идеи, которые сводят нации к личностям, а личности-нации сводят к животным с их инстинктами, чтобы опять эти идеи не завладели народами.

VI.

И, наконец, самое последнее. Почему же в России, и не только в России, в послекоммунистической Европе, идеи геополитики стали модными. Пожалуй, это единственное место в мире, где не маргиналы (маргиналы есть всюду), а солидные люди, профессора и политики с пафосом говорят о геополитике.

Дело в том, что в том мире, в старой России, политика определялась многими факторами и, в первую очередь, принципом безопасности. Для России безопасным фактором было то, что лучше вступить в союз с Англией и Францией, чем с Германией. Никакой тут  геополитики не было ни на йоту. Это был вопрос безопасности, расчета, практического интереса. Почему такой был выбор у России, это тема особого разговора. Но когда победил в России большевизм, тогда большевизм и Коминтерн противопоставили себя всему миру как новая идеология. Не случайно у нас на гербе советском изобразили земной шар с наложенным на него серпом и молотом. То есть, символы власти, победившие в СССР, победят всюду. Советская Россия воспринималась как первое государство победившего коммунизма, а дальше он пойдет распространяться по всему миру. В СССР идея борьбы за мировое господство приобрела внешне социально-классовое звучание. Хотя, на самом деле, ничего социального и классового в ней не было. Понятно, что не для рабочих старались Ленин и Сталин, а для собственного честолюбия, властолюбия. Но формально до конца советской власти, до 1991 года, борьба советского блока с демократическими государствами была борьбой двух идеологий. Передовой советской идеологии, как здесь ее считали, и “отсталой” буржуазной. И вот, “отсталая” буржуазная — победила. “Передовая” же советская вдохновляет теперь только чудаков. А ненависть к победившему “миру капитала” осталась. Так же, как у немцев после Первой мировой войны осталась ненависть к победившему миру Антанты — отсюда идея панрегионов Хаусхофера и всё подобное.

Но ведь не объяснишь нынешнюю борьбу России с Западом тем (вернувшись к советским понятиям) что Россия Путина, Тимченко и Абрамовича — это Россия победившего рабочего класса! Никто же так не скажет. Поэтому надо нынешнее противостояние России всему миру как-то обосновать по-иному. Надо этой новой “холодной войне” дать новое “объективное” обоснование. Ее нельзя, как в советское время, назвать войной двух идеологий, хотя это и очень удобно: одна  прогрессивная, другая реакционная — всё просто и ясно на уровне сельского клуба-читальни.

Приходится говорить иначе, сложнее, заумнее, что это естественная борьба хартлэнда и морского полумесяца. Естественная борьба моря и суши. Это Дух нации и Дух государства российского, они, как говорит Нарочницкая, побуждают нас бороться с атлантизмом. Но, поскольку этот Дух вызван Ратцелем, его не сложно загнать обратно в могилу. Просто надо все назвать своими именами, что я и постарался сделать.

Но, должен вам сказать, что у этой глупой геополитики, у нее есть сегодняшнее продолжение и на Западе. Одним из ее наиболее видных и у нас воспеваемых, типа Депардье, но для людей покультурнее, представителей является Эмерик Шопран. Он депутат от “Национального фронта” в Европейском парламенте. Человек, который много лет преподавал политическую географию. Но сам он говорил, что преподает геополитику. Наконец, его выгнали отовсюду, потому что он стал говорить, что американцы сами подорвали небоскребы в 2001 году, что они спонсируют ИГИЛ… Но при том и утверждал, что существует противоборство хартлэнда и периферии, он вспоминает идеи и Маккиндера, и Хаусхофера, и говорит, что надо объединиться Франции, Германии и России против Соединенных Штатов и Великобритании. И самое великое событие в области геополитики, говорит Шопран, которое произошло с распада Советского Союза, это приход к власти Путина в России. Такое есть…

Не надо думать, что геополитика это просто чепуха. Геополитика — это прельщение, это соблазн. И сутью этого соблазна является ненависть к другому и отрицание человеческого лица у человека. То есть, на самом деле, отрицание человеческой свободы. Потому что, пытаясь навязать естественнонаучный закон человеческому обществу, геополитики отрицают за человеком, за обществом как совокупностью людей, способность своей свободной воли контролировать, определять и направлять свои естественные желания. Геополитика расчеловечивает человека, так же как и расовая теория, и марксизм в его классическом изводе. Она подчиняет человека неким внешним совокупностям, делает свободу осознанной необходимостью, т.е. детерминирует человека. И если расовая теория навсегда похоронена преступлениями гитлеризма, если марксистская теория для подавляющего числа людей, надеюсь, навсегда похоронена преступлениями ленинизма, то геополитика пытается опять поднять голову. Но у нее такая отвратительная голова, что, я надеюсь, ей не увлекутся многие.

Андрей ЗУБОВ, доктор исторических наук

Добавить в FacebookДобавить в TwitterДобавить в LivejournalДобавить в Linkedin
[2016-04-14 19:11:58] [ Аноним с адреса 178.162.40.* ]

Мужик применил стандартный прием демагогии - подмену тезиса. Доказывая отсутствие научной базы он отказывает геополитике в праве на существование. Да, геополитика не наука, геополитика это ремесло. Такое же как игра в шахматы, к примеру. Есть постановка целей большой группы людей, есть возможность для политического, экономического, силового или медийного маневра силами группы, есть планирование действий в этих пространствах, есть результаты этих действий. Это и есть геополитика.

Что скажете, Аноним?

Если Вы зарегистрированный пользователь и хотите участвовать в дискуссии — введите
свой логин (email) , пароль  и нажмите .

Если Вы еще не зарегистрировались, зайдите на страницу регистрации.

Код состоит из цифр и латинских букв, изображенных на картинке. Для перезагрузки кода кликните на картинке.

ДАЙДЖЕСТ
НОВОСТИ
АНАЛИТИКА
ПАРТНЁРЫ
pекламные ссылки

miavia estudia

(c) Укррудпром — новости металлургии: цветная металлургия, черная металлургия, металлургия Украины

При цитировании и использовании материалов ссылка на www.ukrrudprom.ua обязательна. Перепечатка, копирование или воспроизведение информации, содержащей ссылку на агентства "Iнтерфакс-Україна", "Українськi Новини" в каком-либо виде строго запрещены

Сделано в miavia estudia.