Почему литературный “Нобель” можно считать пощечиной России

Светлана Алексиевич в украинских СМИ обязательно — “писательница украинского происхождения”, в белорусских СМИ — белорусская писательница, в российских — если не прямо “русская”, то, по крайней мере, “русскоязычная”. Проблема национальных литератур внезапно стала весьма актуальной сразу у трех некогда “братских” народов. Это обострение легко объяснить ценой приза — Нобелевка.

Сама писательница собственную культурную принадлежность и тем более принадлежность своих книг идентифицирует очень широко — тут есть место и российской культуре, и украинскому происхождению, и родине — Беларуси, и, в огромной степени, Европе. То есть можно без всяких экивоков говорить о том, что по-настоящему большая литература всегда шире любого национального контекста, и не стоит тискивать ее в это прокрустово ложе.

В зарубежных СМИ Алексиевич названа преимущественно белорусской писательницей. Что соответствует действительности. Не только потому, что с Беларусью связана большая часть биографии писательницы, и в данное время она живет там. Белорусский дух проступает сквозь ее тексты, выдавая родство с творчеством Василя Быкова и Алеся Адамовича — таким же беспощадным и до конца человечным.

Также во многих — в первую очередь, российских — СМИ Светлану Алексиевич иногда называют “советской” писательницей. В этом есть что-то по-особому трогательное — ведь творчество Алексиевич в корне антисоветское. Настолько, что даже не смотря на “нобелевку”, в консервативных российских кругах ее отказываются считать “русской” писательницей. Ее антисоветскость совершенно логично продолжается горячей критикой современно, путинской России. А ее книги — “У войны неженское лицо”, “Цинковые мальчики” — очень резко идут вразрез с модной в России ностальгией по СССР и риторикой, связанной с Великой Отечественной.

Я почти не сомневаюсь, найдутся те, кто сочтет решение Нобелевского комитета очередным “выпадом” против России. Я бы так и поступила, будь я работником пропагандистского ведомства. Все “игроки в СССР” могут считать это специфической черточкой холодной войны. Как награждение нобелевкой Солженицына в 1970-м.

Сравнение этих двух нобелевских лауреатов просто напрашивается. Оба, фактически, получили свои премии, скорее, за нон-фикшн, чем за художественные произведения. Оба посвятили свои лучшие строки людям, которые оставались людьми в нечеловеческих условиях. Оба проходили по самому краю, и только благодаря точному художественному чутью и вкусу ни разу не сорвались в чернуху.

Выбор Нобелевского комитета в пользу Светланы Алексиевич трудно назвать неожиданным, хотя она не из тех писателей, которые из года в год “стоят в очереди на Нобеля” — она номинировалась на премию вторично (первый раз — в 2013-м). Просто ее голос, темы и образы произведений исключительно актуальны именно сейчас. Нобелевский комитет объяснил свой выбор тем, что творчество Алексиевич — “памятник страданию и мужеству в наше время”.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что многие и в Украине, и в Беларуси, и в России расценили решение Нобелевского комитета как жест личной поддержки. Точно так же может отнестись к этому решению любой гражданин этого мира, которому не придет в голову отнести Алексиевич к “своей” литературе, но кто каждый день в страдании, в отчаянии, в безнадежности и грязи имеет мужество оставаться человеком.

Екатерина ЩЁТКИНА